Филатов Валерий Николаевич

Понятие "президент футбольного клуба" в нашей стране у большинства ассоциируется с именем Валерия Филатова, чуть ли не целую вечность стоящего во главе "Локомотива". Даже уже и не верится, что в молодости этот человек грезил "Торпедо", а свою футбольную карьеру завершил в бесковском "Спартаке".

— Вы очень стремительно несетесь по жизни. Наверное, и оборачиваться назад не успеваете?

— Все стало по-другому. И друзей своих уже практически не вижу. Если созваниваемся или собираемся вместе, то в основном по какому-нибудь печальному поводу.

— Искорка веселости, "разумной сумасбродности" не погибла в вас под гнетом сегодняшних проблем?

— Времени на то, чтобы развеяться, погулять на славу, уже нет. А смеяться, конечно же, смеюсь. Если всегда всерьез будешь воспринимать те многочисленные бытовые трудности, которые возникают, то вполне можешь угробить нервную систему.

— Поводов быть собой довольным за ваш 51 год у вас, по-видимому, было немало. А гордиться-то часто собой приходилось?

— Главный предмет для гордости — это выбранный мною жизненный путь. Я ведь мог элементарно проскочить мимо футбола и стать инженером по машинам литейного производства.

— Значит, момент первого свидания с мячом не забудете никогда?

— Еще бы! Мне было семь лет, и я пришел записываться в минскую футбольную школу (к тому времени отец вышел в отставку и из Ашхабада, где я родился, мы перебрались в столицу Белорусской ССР). Несмотря на то, что я был на год младше положенного возраста, меня приняли. Радовался жутко. Мяч тогда был высшей наградой. Помню, как-то выменял его на материны кожаные перчатки. Причем на жутких условиях: мяч я брал на три дня, а перчатки отдавал насовсем.

— Своего-то пятнистого снаряда у вас так и не появилось?

— Семья наша не шиковала, и позволить себе такую роскошь мы не могли. Благо дело, тогда играли не только в футбол. Я очень любил хоккей с мячом — неплохо получалось. В футболе, кстати, в детской команде я до последнего момента был запасным. И только в 17 лет пробился в основной состав по своему возрасту. В общем-то успел себя зарекомендовать и получил несколько приглашений от клубов класса "Б".

— Но...

— Родители убедили меня поступать в институт. Послушался, промучился полтора года с этими чертежами и понял, что не тем занялся. Тут весьма кстати ребята позвали меня с собой в Казахстан. Рискнул, уехал из дома. Вот так и закрутилось.

— Цель пробиться в команду мастеров к тому моменту себе уже наметили?

— Я перед собой такой задачи и впоследствии не ставил. Я просто хотел играть в футбол. Вот и все.

— Однако о каком-то клубе все-таки мечтали?

— О "Торпедо". Стрельцов, Воронин! Последний вообще являлся для меня кумиром. Я с детства собирал его фотографии, газетные снимки. Наверное, это сказка или судьба, называйте как хотите, но с Валерием Ивановичем, несмотря на разницу в возрасте, мы сделались очень близкими друзьями. Он, кстати, погиб в моей одежде.

— Как так?

— Он, когда испытывал трудности, обычно приходил ко мне. Если меня не было, то моя жена давала ему деньги. Валерий Иванович обязательно ездил на такси, независимо ни от чего — привычка молодости. В последний свой день он сбежал из лечебницы и пришел к нам в больничном халате. Супруга одела его в мою одежду, дала немного денег, а на следующее утро его нашли мертвым на Тульской.

— Жестокий удар для вас.

— Да, жалко — большого человека потеряли. Уверен, если бы не это пристрастие к алкоголю, из Воронина получился бы футбольный чиновник высокого европейского уровня. Его все очень любили. Валерий Иванович даже в то время был знаком с президентами многих западных клубов. Ади Дасслер — основатель "Адидаса", и его дети в Воронине души не чаяли.

— Вы что-то у своего старшего товарища переняли?

— Вряд ли, но многие вещи, которые он делал, меня завораживали. Когда мы первый раз с ним пошли в ресторан, я обратил внимание, как он кушает. Какая ловкость обращения с ножом и вилкой — такое ощущение, будто Воронин родился в семье какого-нибудь английского аристократа. Валерий Иванович был очень образован, и говорить с ним можно было на любую тему до бесконечности. Мне вообще повезло с людьми. В частности, очень яркий след в моей жизни оставил Всеволод Бобров — человек-глыба. Когда я его первый раз увидел, мне было 23 года Но Бобров беседовал со мной совершенно на равных, у него не было не малейшего намека на превосходство. И такая глубина мысли! Общаясь с ним, испытывал ощущение, будто я из родника мудрость черпаю. С одними десятилетиями встречаешься и ничего в духовном плане не приобретаешь, а тут не более шести пересечений — и столько воспоминаний... С выдающимся нашим хоккеистом Харламовым мы здорово дружили. Валерка был сильным, выразительным человеком, знал себе цену.

— Сколько же вы перехоронили легенд?

— Иногда начнешь перебирать, ужас охватывает. Но как говаривал Юрий Васильевич Золотов, тоже ушедший, — это жисть! Обидно не то, что уходят, а то, как уходят. Не получив того, что им причитается. У большинства из них ведь после спорта была полная беспросветность, у многих нужда. Вон у меня работает живая легенда Валерий Павлович Маслов — многократный чемпион мира по хоккею с мячом. О нем не говорят, не пишут, как будто обыкновенный человек. Досадно, что мы не умеем ценить свою историю.

— Да ничего поразительного тут нет. Я ведь не сразу совершил такой скачок, добирался до Златоглавой маленькими шажочками. Майкоп — 1,5 года, Ростов-на-Дону — 2 года, там и служба моя прошла, и только затем уже было "Торпедо". Дедушка Маслов глаз на меня положил. Он еще в первом круге мне сказал: "Готовься, сезон закончится, мы тебя заберем".

— С ваших нынешних президентских позиций насколько грамотно обставлялись переходы игроков?

— Тогда же не было ничего. Контрактов не существовало, понятие трансфера отсутствовало. Все решал директор завода.

— Индивидуальные условия кто-нибудь мог себе потребовать?

— Тебя брали на работу, на ставку. Только вопросы с квартирой и машиной оговаривались в зависимости от уровня игрока.

— Ваш уровень как оценили?

— Я даже не спрашивал, какая у меня будет зарплата. Я был счастлив, что попал в команду своей мечты. Попросил только однокомнатную квартиру. Теперь-то понимаю, что торпедовцев обещание дать мне крышу над головой ни к чему не обязывало. Ведь раньше для того, чтобы прописаться в столице, надо было ждать полгода. Думаю, что если бы за эти шесть месяцев я не заиграл, то покинул бы автозаводцев, естественно, без квартиры.

— Когда сегодня ведете переговоры с новичками и те первым делом поднимают тему денег, вас не коробит?

— Уже нет, хотя поначалу злило жутко, особенно если подобным образом вели себя совсем зеленые пацаны. До сих пор считаю, что если тебя в 18 лет приглашают в команду мастеров, то ты должен радоваться представившемуся шансу профессионального роста. А в финансовом плане тебя все равно обеспечат на несколько порядков лучше среднего российского служащего. Молодые игроки и не понимают, что, выбивая себе повышенный оклад, они тем самым не вызывают к себе уважения. Я, например, уже не могу разговаривать с таким человеком нормально, с открытым сердцем. Ну а если особые условия выдвигает опытный футболист, то здесь, конечно, все воспринимаю спокойно — понимаю, что ему нужно обеспечивать свою семью, свое будущее.

— Раньше по этой причине многие старались уехать за рубеж. Сегодня же "Локомотив" в глазах российского футбольного мира по финансовым возможностям приравнивается к среднему западному клубу — здесь тоже можно обеспечить будущее.

— Возможно, так оно и есть. Вообще у меня на этот счет позиция такая: если парня зовут в сильный европейский клуб с хорошей зарплатой, то его однозначно нужно отпускать, дабы не испортить человеку карьеру. Середнячкам же тамошним мы не уступаем. Единственное преимущество Запада перед нами в том, что там футболист может сильно не беспокоиться о своей послефутбольной жизни - он будет социально защищен.

— Вот беда всего советского общества! Наше поколение было воспитано в духе уверенности в завтрашнем дне. Мы знали, что тех 110-120 рублей, которые мы всегда будем получать, нам на пропитание хватит. Наверное, это испортило наших людей. До сих пор некоторые не могут отвыкнуть от мысли, что им якобы будут постоянно давать деньги. Что до меня, то я не сомневался, что не пропаду. Я не был особо склонен к разгульному образу жизни, поэтому не боялся, что меня куда-то не туда занесет.

— Самое большое ваше футбольное достижение — осеннее золото-1976.

— Чемпионства я не оценил. Скомкано все получилось - первенство-то было ненастоящим. Гораздо больше эмоций я испытывал от побед над "Спартаком". В то время, как ни странно, мы обыгрывали его с крупным счетом.

— Выходит, ваши принципиальные отношения с красно-белыми длятся чуть ли не тридцать лет.

— Как только попал в "Торпедо", сразу же проникся этим духом соперничества. Тогда только и разговоров было, что о "Спартаке". Нас-то слесарями называли, ну, мы им и показывали, на что слесаря способны.

— Когда вас во враждебный "Спартак" позвали, как отреагировали?

— Бесков — великий человек. В тот период у Константина Ивановича все получалось с "отыгранными" или никому неизвестными футболистами. Взять хотя бы Ярцева. И вот на гребне этой волны Бесков пригласил и меня, 29-летнего. Вроде бы поначалу у меня все получалось неплохо, но в мае попал в аварию — не вписавшись в поворот, влетел в столб — повредил остистые позвонки и на четыре месяца выбыл из строя. Не жалею! Познакомился в ЦИТО с интересными ребятами. С космонавтом, с олимпийским чемпионом по прыжкам в высоту, с хоккеистами. Получилось очень веселое лежание. Но время-то было упущено, и я уже не видел смысла возвращаться в большой футбол. Посоветовавшись с женой, решил закончить.

— Это тогда в тридцать лет повесить бутсы на гвоздь считалось нормальным. С позиции нынешних дней вы, если к тому же учитывать вашу выносливость, завязали рановато.

— Конечно. Здоровьем природа не обидела. Я ведь даже предсезонные трехразовые тренировки всегда выдерживал легко. Так что мог бы еще годочков пять поиграть. Ну да ладно, что Бог не делает — все к лучшему.

— С такой психологией вы вряд ли сильно убивались из-за неудач.

— Я действительно был безалаберным. Никогда не изводил себя переживаниями даже после очень болезненных поражений. И сегодня, когда вижу, как мои ребята смеются после провальных матчей, не злюсь. Впрочем, здесь важно понимать, что за этим смехом стоит. Если вдруг чувствую, что игрок безразличен ко всему и о футболе совсем не думает, то мне делается как-то не по себе.

— Приглашение в олимпийскую сборную для вас было событием?

— И здесь никаких особых эмоций не испытал. Я как-то легкомысленно ко всему относился. Это мне и вредило. Вот когда я стал тренером "Торпедо" и тренировал вратарей, в том числе и тогда совсем юного Дмитрия Харина (бил по воротам до 300 раз за занятие), я потрясающе поставил себе удар с обеих ног. И вот как-то призадумался: "Что же мне, чудаку, мешало достигнуть этого во время своей карьеры?!" Все куда-то летел с базы.

— Тем не менее на человека, который злостно нарушал бы режим, вы не похожи.

— Ну почему? Всякое было. Гуляли, выпивали, порой и чрезмерно. Но мы всегда знали, когда можно, когда нельзя.

— Попадали под раздачу руководства?

— Раздача заключалась в том, что тебя песочили на комсомольском собрании. Расскажу связанную с этим историю: в Ростове-на-Дону, когда я там играл, подобралась серьезная компания: Еськов, Гетманов, Кудасов. Гуляли-то прилично! Когда кого-нибудь поймают, условно говоря, Кудасова, команду собирают, генералы приезжают. Встает Еськов: "Капитан Кудасов своим недостойным поведением подвел коллектив". Затем слово берет Гетманов: "Капитан Кудасов повел себя неправильно". Самое интересное, через неделю залетает Гетманов и уже Кудасов выступает на собрании: "Лейтенант Гетманов подвел коллектив".

— В общем, весело было.

— Не то слово. Вся моя спортивная карьера соткана из баек и историй. Но самый интересный период — это выступление за ветеранов. Бок о бок со Стрельцовым! У Эдуарда Анатольевича была очень своеобразная, зажигательная манера общаться. Вот рассказывает он что-нибудь необычное, у него спрашивают: "Эдик, это быль?" — "Какая на фиг быль, на самом деле было!"

Стрельцов очень медленно ездил на машине. Сидит он за рулем, до поворота метров 150-200, скорость не более 60 км/ч. Эдуарду Анатольевичу говорят: "Вот там будем поворачивать". А он в ответ: "Раньше надо было предупреждать!"

Сейчас всем тяжелее, и футболистам, и руководителям. Раньше было плановое хозяйство, которое застраховывало от потрясений. Самое же главное, люди были добрее, непосредственнее. В сегодняшние же дни улавливается общая тенденция к озлоблению. Слишком много проблематичности во всем.

— Вы на поле любили пошуметь. Ваша горячность не сказывалась на отношениях к вам тренеров?

— Да у меня их было всего-то пять человек, да и то с двумя мы толком не успели вместе поработать.

— Тем не менее темперамент Иванова и Бескова вы вряд ли не оценили по достоинству?

— Константин Иванович был абсолютно нормальным. Взять хотя бы вот такой уникальный случай. Я отыграл за спартаковский дубль как раз против торпедовцев, но в основной состав, которому предстояло идти в бой на следующий день, меня не пригласили. И мы с другом с чистой совестью поехали ко мне домой. Открыли бутылочку, по паре рюмочек пропустили. Вдруг звонок по телефону, на проводе Бесков: "Чем занимаешься?" — "Телевизор смотрю, Константин Иванович". Он словно все понял и говорит: "Ну, выпей еще рюмочку за мое здоровье и приезжай в Тарасовку, готовиться к матчу с "Торпедо". Иванов же держал всех в ежовых рукавицах. По прошествии лет осознаешь, что зря мы на тренеров тогда обижались. Ну нельзя в то время с игроками было по-другому. Вот когда сегодня хоккеисты нелестно отзываются о Тихонове, они забывают, какими они сами были. Если бы Виктор Васильевич распускал всех на три дня по домам, то в день игры он бы уже никого не нашел. Вот поэтому ничего негативного про Иванова или Бескова я сказать не могу.

— Если коснуться чисто игрового аспекта, коронные ходы-то на поле у вас были?

— Мне легко обыгрыш давался. Я же не уставал плюс технически оснащен был неплохо. Еще хорошо подавал угловые.

— Как восприняли упразднение в нынешнем "Локо" вашей позиции крайнего хавбека?

— Я хоть и играл с фланга, меня все время тянуло в центр, там с мячом можно было повозиться. А воспринял? Нормально, футбол-то меняется.

— В ком-то из современных исполнителей улавливали сходство с самим собой?

— Может быть, Женька Харлачев в свои лучшие годы был похож на меня в мобильности. А так глупо было бы выискивать себе подобных. Любой уважающий себя человек неповторим. Надеюсь, я тоже.

Мне снятся проблемы Нечасто футболисты, игравшие на серьезном уровне, впоследствии становятся президентами клубов. Валерия Филатова кривая судьбы (еще какая кривая!) вывела на эту стезю. А устройся он по окончании карьеры посыльным дипломатической почты, "Локомотив" мог бы и не достичь своего нынешнего высокого положения. Неизвестно, что бы тогда стало и с самим Валерием Николаевичем.

— Вы очень легко повесили бутсы на гвоздь. Может быть, вам и характерного в таких случаях футбольного зуда удалось избежать?

— По крайней мере, отчаяния не было, возникало желание найти себя в новой жизни. Хотел устроиться дипкурьером — элитная, высокооплачиваемая должность. Не получилось, год кое-как покрутился, а потом пошел работать в школу "Торпедо". Тогда там подобралась очень приличная компания мальчишек 1970 года рождения: Шустиков, Чельцов, Чугайнов…

— Выходит, вы с Игорем больше 20 лет знаете друг друга?

— Действительно! Он уже в те годы производил сильное впечатление. Да вообще вся команда была многообещающая. Взять хотя бы Тишкова, который, несмотря на то что младше, тоже играл за тот год.

— Следующими вашими подопечными, получившими широкую известность, стали братья Савичевы?

— Когда я перебрался в торпедовский дубль, почти сразу же забрал их из "Союза".

— И таким образом приняли участие в судьбе олимпийского чемпиона.

— Приятно это осознавать. Но к тому времени, когда наши победили в Сеуле, я снова попрощался с футболом, занялся собственными делами. Брался за все, что могло принести деньги. В основном каждый раз налаживал новое производство. Не всегда получалось, но однажды у меня все пошло. Вот тогда и почувствовал, что приобрел опыт общения с бюрократической системой.И это в последствии очень сильно пригодилось.

— В общем, отдалились от спорта, казалось, уже окончательно. Как вас занесло-то в "Локомотив"?

— Мы же с Семиным дружим еще с тех пор, как играли. Никогда не расставались. И как-то так само собой получилось, что стали работать вместе. Вначале я выполнял административные функции, а после того как Юрий Палыч уехал в Новую Зеландию, принял команду.

— Наверное, быть главным тренером вам не очень понравилось?

— Тот год и впрямь выдался неудачным — "Локомотив" занял последнее место в заключительном чемпионате СССР.

- Были в том сезоне и локальные успехи. Это ведь вы отыскали тогда еще совсем юного Аленичева?

— 17-летний Димка в составе юношеской сборной играл у нас на Черкизове. Когда увидел его на поле, сразу же понял, что этот паренек способен усилить команду. Самое интересное, что я сразу же ввел его в основной состав. Чуть позже в поле моего зрения попал и Рычков, впоследствии ставший первым человеком, которого "Локомотив" продал за рубеж.

— Насколько тяжело было управлять командой, ведь опыт имелся небогатый?

— Я не знал стратегии турнирной борьбы, не владел премудростями психологической и функциональной подготовки. Да и на игроков влиять не всегда удавалось.

— Вы не пытались использовать в своей тренерской работе метод ежовых рукавиц ваших наставников Иванова и Бескова?

— Я другой. Отходчивый. Пошумлю-пошумлю и забуду. Оргвыводов никогда не делал, наверное, потому, что вспоминал себя молодого — я ведь такой же был.

— Как вы относитесь к аксиоме, согласно которой тренер должен убить в себе игрока?

— Это избирательно. Если человек играл как бог, ему, конечно, надо похоронить свое прошлое. Если бы Бесков или Иванов сравнивали себя со своими подопечными, те бы в их глазах выглядели жалким подобием футболистов, полуфабрикатами.

— Как же вы все-таки стали президентом железнодорожников?

— По окончании 1991 года вернулся Семин, в клубе произошла реорганизация, и я перебрался в свое нынешнее кресло.

— У вас тогда уже была концепция, которая позволяла бы "Локомотиву" превратиться из пятого колеса московской телеги в одного из лидеров отечественного футбола?

— И быть не могло. "Локомотив" — это государственное предприятие, жившее по канонам планового хозяйства. Нигде свою коммерческую жилку проявить было нельзя. Какой там бизнес? Он заключался разве что в походах к вышестоящему начальству и выбивании денег, не предусмотренных бюджетом. А вот когда через пару лет пробил час принятия самостоятельных решений, тогда-то мы и взялись за свое развитие.

— Сложилось твердое мнение, что вы умеете добиваться своих целей. Насколько соответствует истине утверждение, что, если вам будет нужен тот или иной игрок, вы его получите во что бы то ни стало?

— Я не то что не люблю торговаться, просто исхожу из того, необходим нам футболист или нет. Если да, то, как бы мне тяжело ни было (а об этом никто не знает), соглашаюсь на любые требования. В общем, для пользы команды порой готов пойти и на чрезмерные расходы.

— Вы когда-нибудь кого-либо подводили?

— Ребят точно нет. Игроков нельзя обманывать ни в коем случае. Наша среда небольшая, здесь всем все про всех известно. Малейший негативный момент сразу же отразится и на твоей личной репутации, и на репутации клуба. Хотя не это главное. Важно, чтобы самому за себя не было стыдно.

— Между Валерием Филатовым игроком, тренером и президентом большая разница?

— Однозначно, сегодня я внутренне остался таким же, каким был десять-двадцать лет назад. Но меня волнует то, что изменилось мое поведение. Слишком много забот, нервы постоянно напряжены, и в ряде эпизодов веду себя совсем не так, как вел бы в нормальной жизни. В душе я человек добрый, а мне частенько приходится орать, срываться. Знаю, что тем самым обижаю людей, и это меня сильно тяготит. Может быть, когда дострою стадион, успокоюсь? А то чувствую, это строительство последние нервы сжирает.

— Когда затевали данный проект, предполагали до какого состояния он вас может довести? Ведь возведение стадиона в России — это подвиг.

— Подвиг совершили те люди, которые откликнулись на мое предложение: Паристый, Аксененко, Фадеев.

Мы же строим не ради того, чтобы строить, а ради конечной цели. Я ее видел, еще когда мы закладывали первый камень, и только благодаря этой цели твердо стою на ногах. Понимаю, что выполнение данной задачи обеспечит нормальное функционирование клуба, его устойчивое финансовое положение. Мы будем застрахованы от любой катастрофы и сможем все время поднимать свою планку. Пройдут годы, не станет Филатова, Семина, но "Локомотив" уже никогда не упадет в пропасть.

— Насколько для вас важно, какой след в истории вы оставите?

— Знаю, что здесь сделал (поля, корты, комплексы, интернат) и получаю от этого удовлетворение. А тщеславия, потребности быть оцененным по заслугам у меня нет. Куда приятнее видеть, как на глазах сын становится современным деловым человеком. Давид - коммерческий директор "Локомотива".

Естественно, хочу большего, чем имею. Есть парочка хороших задумок. Например, закатить несколько концертов, каждый тысяч на сорок зрителей. Уже достигнуты предварительные договоренности со звездами мировой музыки.

— Стадион вам по ночам еще не снится?

— Снятся проблемы, связанные с его строительством. Просыпаешься в холодном поту и думаешь над их устранением. А когда сам стадион начнет сниться, тогда уже все — надо будет что-то с собой делать.

— В чем из того, что вам необходимо, вы сейчас вынуждены себе отказывать?

— Ни одна из сфер моей деятельности не пострадала — просто я увеличил свой рабочий день и соответственно до предела урезал время на сон. Единственное — жена обижается, что меня совсем не видит.

— С мячом насколько тесно общаетесь?

— Все! Теперь мы с ним разного поля ягоды. После тяжелой операции на колене играю только в теннис. А по футболу мне остается только скучать.

— В молодости, видимо, не пытались уберечься от травм?

— А как это? О них ведь никто не думает. Травма такая штука, что она никого не спросит, возьмет и придет к тебе. Тут уж как повезет.

— За кого из игроков, встречавшихся на вашем жизненном пути, больше всего переживаете?

— Раньше о братьях Савичевых сильно душа болела. За Колю было очень обидно. Он ведь талантливый парень, а карьера не особо сложилась. Теперь уже ни за кого не волнуюсь — понимаю, что свои мозги никому не вставишь.

— "За вашими мозгами" сегодня к вам игроки приходят?

— Случается, но не за советом, а за решением какой-нибудь проблемы. Иногда сам проявляю инициативу и что-то им объясняю. Допустим, ребята идут подписывать контракт к агенту, которого и видели-то пару раз. Неужто посторонний человек для них надежнее меня? К сожалению, далеко не каждый прислушивается.

— А насколько внимательно к вам прислушивается Семин? Работа не мешает вашей дружбе?

— Работа, если, конечно, речь идет не о глупцах, никогда не станет серьезной помехой взаимопониманию близких людей. Я не хочу сказать, что мы с Юрием Павловичем шибко умные, но наши отношения остались такими же искренними. Да, у нас бывают и споры, и конфликты на повышенных тонах. Но нет никаких обид, потому что мы общаемся на равных и всегда стремимся найти точки соприкосновения, ведь делаем-то одно дело.

— И напоследок. За десятилетие пребывания во главе "Локомотива" какая тема надоела вам хуже горькой редьки?

— Страшно не люблю расспросы о финансах. Раньше я давал интервью, но потом понял, что всех волнует одно и то же: какая зарплата у игроков "Локо" и какой размер премиальных. Когда мне задают подобные вопросы, теряю интерес к беседе. Это не потому, что я боюсь гласности, а потому что деньги - не главное в футболе.

Источник: F.C.L.M.